Неточные совпадения
— Я — твое внутреннее
слово! я послана объявить тебе свет Фавора, [Фаво́р — по евангельскому преданию,
священная гора.] которого ты ищешь, сам того не зная! — продолжала между тем незнакомка, — но не спрашивай, кто меня послал, потому что я и сама объявить о сем не умею!
Но я теперь должен, как в решительную и
священную минуту, когда приходится спасать свое отечество, когда всякий гражданин несет все и жертвует всем, — я должен сделать клич хотя к тем, у которых еще есть в груди русское сердце и понятно сколько-нибудь
слово «благородство».
Церковь для нас не есть церковь поместная, национальная, не есть даже церковь православная в историческом смысле этого
слова, но Церковь Вселенская, католическая, Церковь космическая, хотя и неразрывно связанная с
священным преданием, священством и таинствами.
— Я и подумал: к чему
слова и лишние восклицания? К черту лицемерные речи на съездах. К черту аболиционизм, регламентацию (ему вдруг невольно пришли на ум недавние
слова репортера) и все эти раздачи
священных книг п заведениях и магдалинские приюты! Вот я возьму и поступлю как настоящий честный человек, вырву девушку из омута, внедрю ее в настоящую твердую почву, успокою ее, ободрю, приласкаю.
Осанистый старик священник с окладистой седой бородой достал из-под ризы бумажку и хотел по ней прочесть приветственное пастырское
слово, но голос у него дрогнул на первых строках, и он только бессвязно пробормотал какой-то текст из
Священного писания.
— Вы, конечно, понимаете, что по-русски оно значит каменщик, и масоны этим именем назвались в воспоминание Соломона [Соломон — царь израильский в 1020-980 годах до нашей эры.], который, как вы тоже, вероятно, учили в
священной истории, задумал построить храм иерусалимский; главным строителем и архитектором этого храма он выбрал Адонирама; рабочих для постройки этого храма было собрано полтораста тысяч, которых Адонирам разделил на учеников, товарищей и мастеров, и каждой из этих степеней он дал символическое
слово: ученикам Иоакин, товарищам Вооз, а мастерам Иегова, но так, что мастера знали свое наименование и наименование низших степеней, товарищи свое
слово и
слово учеников, а ученики знали только свое
слово.
— Из этого собственно и получило начало свое скопчество: люди, вероятно, более суровые, строгие, возмутившись этими обычаями, начали учить, применяя невежественно
слова священного писания, что «аще око твое соблажняет тя, изми е и верзи от себе, и аще десная твоя соблажняет тя, усеци ю и верзи от себе».
Несчастный Адонирам бросился спасаться, но едва он успел кинуть в колодезь золотой
священный треугольник, чтобы он не достался кому-либо из непосвященных, как был встречен у восточных ворот Амру, которому он тоже не открыл
слова мастера и был им за то заколот насмерть циркулем.
—
Священное Писание все одной древности, Господь
слова своего не изменял…
И видя, что его нету, ибо он, поняв намек мой, смиренно вышел, я ощутил как бы некую
священную острую боль и задыхание по тому случаю, что смутил его похвалой, и сказал: „Нет его, нет, братия, меж нами! ибо ему не нужно это слабое
слово мое, потому что
слово любве давно огненным перстом Божиим начертано в смиренном его сердце.
Я ощущаю порой нечто на меня сходящее, когда любимый дар мой ищет действия; мною тогда овладевает некое, позволю себе сказать,
священное беспокойство; душа трепещет и горит, и
слово падает из уст, как угль горящий.
Замечательно при этом то, что у нас, где нельзя сказать
слова о
священном писании без запрета цензуры, несколько лет во всех журналах извращалась, критиковалась, осуждалась, осмеивалась прямо и точно выраженная заповедь Христа (Мф. V, 39).
«Напрасный гнев, — продолжает Мопассан, — негодование поэта. Война уважаема, почитаема теперь более, чем когда-либо. Искусный артист по этой части, гениальный убийца, г-н фон Мольтке отвечал однажды депутатам общества мира следующими страшными
словами: «Война свята и божественного установления, война есть один из
священных законов мира, она поддерживает в людях все великие и благородные чувства: честь, бескорыстие, добродетель, храбрость. Только вследствие войны люди не впадают в самый грубый материализм».
Катя ее ненавидела и все говорила о том, как она убежит от тетки, как будет жить на всей Божьей воле; с тайным уважением и страхом внимала Елена этим неведомым, новым
словам, пристально смотрела на Катю, и все в ней тогда — ее черные быстрые, почти звериные глаза, ее загорелые руки, глухой голосок, даже ее изорванное платье — казалось Елене чем-то особенным, чуть не
священным.
Одним
словам, ты уже предчувствуешь излитие
священной эссенции дружбы и с мужеством еще нераненого добровольца пускаешься в чащу дружеских признаний и конфесьенов.
— О, Аркадия
священная! Даже не
слова человеческие, а если бы гром небесный упал перед нею, так она… и на этот гром, я думаю, не обратила бы внимания. Что тут
слова, когда, видите, ей меня не жаль; а ведь она меня любит! Нет, Илья Макарович, когда сердце занялось пламенем, тут уж ничей разум и никакие
слова не помогут!
В доме было так принято, что если как-нибудь в разговоре кто-нибудь случайно упоминал имя князя Льва Яковлевича, то все сию же минуту принимали самый серьезный вид и считали необходимым умолкнуть. Точно старались дать время пронестись звуку
священного семейного имени, не сливая его ни с каким звуком иного житейского
слова.
Хорошо зная
священное писание, он устыжал детей
словами Христа, осуждавшего принесение в дар самому богу того, что нужно в пользу родителей, но и это все осталось бессильным.
Но что я говорю? если одна только рота французских солдат выйдет из России, то и тогда французы станут говорить и печатать, что эта горсть бесстрашных, этот
священный легион не бежал, а спокойно отступил на зимние квартиры и что во время бессмертной своей ретирады [отступления (франц.)] беспрестанно бил большую русскую армию; и нет сомнения, что в этом хвастовстве им помогут русские, которые станут повторять вслед за ними, что климат, недостаток, стечение различных обстоятельств, одним
словом, все, выключая русских штыков, заставило отступить французскую армию.
— Вообще, mon cher, — снова продолжал граф, — я бы советовал тебе съездить к новой вдовице, — по
словам священного писания: «В горе бе, и посетисте мене!» [В горе бе, и посетисте мене! (Был в горе, и вы посетили меня.) — Здесь искажен евангельский текст: «Был болен, и вы посетили меня» (Евангелие от Матфея, глава 25).]
Я содрогнулся, оглянулся тоскливо на белый облупленный двухэтажный корпус, на небеленые бревенчатые стены фельдшерского домика, на свою будущую резиденцию — двухэтажный, очень чистенький дом с гробовыми загадочными окнами, протяжно вздохнул. И тут же мутно мелькнула в голове вместо латинских
слов сладкая фраза, которую спел в ошалевших от качки и холода мозгах полный тенор с голубыми ляжками: «…Привет тебе… приют
священный…»
Клянусь, клянусь: не услышит он из уст моих этого
слова, которое должно же звучать чем-то
священным и сладостным во всяких ушах!
А «куколка» тем временем процветал в одном «высшем учебном заведении», куда был помещен стараниями ma tante. Это был юноша, в полном смысле
слова многообещающий: красивый, свежий, краснощекий, вполне уверенный в своей дипломатической будущности и в то же время с завистью посматривающий на бряцающих палашами юнкеров. По части
священной истории он знал, что «царь Давид на лире играет во псалтыре» и что у законоучителя их «лимонная борода».
Оно дает Полиции
священные права Римской Ценсуры; оно предписывает ей не только устрашать злодейство, но и способствовать благонравию народа, питать в сердцах любовь к добру общему, чувство жалости к несчастному — сие первое движение существ нравственных, слабых в уединении и сильных только взаимным между собою вспоможением; оно предписывает ей утверждать мир в семействах, основанный на добродетели супругов, на любви родительской и неограниченном повиновении детей [См.: «Зерцало Благочиния».] — ибо мир в семействах есть мир во граде, по
словам древнего Философа.
— Я не смею вас и беспокоить. Вы женатый человек, а все женатые для меня
священные особы: они неприкосновенны! Но дело в том, что я в одну прекрасную лунную ночь… — На этом
слове Хозаров остановился, потому что в комнату вбежала Татьяна Ивановна.
Владимир. Как! (С отчаяньем) Это превзошло мои ожиданья! И с такой открытой холодностью! с такой адской улыбкой? И я — ваш сын? Так, я ваш сын и потому должен быть врагом всего
священного, врагом вашим… из благодарности! О, если б я мог мои чувства, сердце, душу, мое дыхание превратить в одно
слово, в один звук, то этот звук был бы проклятие первому мгновению моей жизни, громовой удар, который потряс бы твою внутренность, мой отец… и отучил бы тебя называть меня сыном!
Николай Иванович. Да кто же гордый: я ли, который считаю, что я такой же человек, как все, и который поэтому должен жить, как все, своими трудами, в такой же нужде, как и его братья, — или те, которые считают себя особенными людьми,
священными, знающими всю истину и не могущими заблуждаться и по-своему толкующими
слова Христа?
сейчас остановятся и скажут: что это за наземные беды? Уж не навозные ли? Подумают, что это
слово выдумано Шихматовым; неправда, оно точно в этом смысле употреблено в
священном писании. Ну что может быть лучше этих выражений...
Это все красоты первоклассные, или заимствованные из книг
священного писания, или составленные по их духу. Да покажите мне, много ли таких красот найдется у наших знаменитых писателей. А вот попадется
слово, которого значения не поймут, в стихе...
Я помню, что и та книга, в которую он вписывал
слова малоизвестные и вышедшие из употребления, попадавшиеся ему в книгах
священного писания, вообще в книгах духовного содержания, в летописях и рукописях, — что эта, так сказать, записная книга была ужасающей величины и толщины.
Больше скажу — в
слове живот для меня что-то
священное, — даже простое «болит живот» меня заливает волной содрогающегося сочувствия, исключающего всякий юмор.
Начинающие писатели и вообще люди, не посвященные в редакционные тайны, приходящие при
слове «редакция» в
священный трепет, заставляют ждать себя немалое время.
Поэтому только в Церкви и для Церкви ведома Библия как
Слово Божие, вне же ее она есть книга, обладающая высоким учительным авторитетом и большой литературной ценностью, но легко превращающаяся в мертвую букву без животворящего духа или же представляющая просто предмет научной любознательности [Церковное установление канона
священных книг есть только авторитетное признание и повелительное санкционирование их теургической мощи.
Бог открывается в Софии и через Софию, которая, женственно приемля это откровение, есть «слава Божия» (шехина Каббалы). София есть женственное начало, приемлющее силу Логоса, и это единение описывается в
Слове Божием, как «брак Агнца». Вот на какую
священную тайну указует ап. Павел.
Поэтому глубина содержания
Слова Божия бесконечна и совершенно несоизмерима с глубиной человеческих книг, хотя последние иногда его превосходят роскошью своего словесного облачения, которое, по промышлению Божию, в
священных книгах скромное, а временами и убогое.
Дрожа и млея, в
священном трепете не свои
слова изрекала она — дух, в нее вселившийся, устами ее говорил…
Электра решает взять на себя
священное дело мести за отца и приглашает в помощницы сестру Хрисотемиду. Та испуганно отказывается: «Ведь ты женщина, не мужчина… Умоляю, укроти себя, научись, наконец, в своей слабости преклоняться перед силою». И хор спешит поддержать
слова робкой...
В стихотворении своем «Боги Греции» Шиллер горько тоскует и печалуется о «красоте», ушедшей из мира вместе с эллинами. «Тогда волшебный покров поэзии любовно обвивался еще вокруг истины, — говорит он, совсем в одно
слово с Ницше. — Тогда только прекрасное было
священным… Где теперь, как утверждают наши мудрецы, лишь бездушно вращается огненный шар, — там в тихом величии правил тогда своей золотой колесницей Гелиос… Рабски служит теперь закону тяжести обезбоженная природа».
Тигр в его глазах стал еще более
священным животным. Он все может: под его взглядом и ружья перестают стрелять. Он знает это и потому спокойно смотрит на приближающихся двуногих врагов. Разве можно на такого зверя охотиться? Эти рассуждения казались удэхейцу столь резонными, что, не говоря больше ни
слова, он поднял свою винтовку, сдунул с затвора снег и молча отправился по лыжнице назад в свою юрту, а мы сели на колодину и стали обсуждать, что делать дальше.
— Нет, я-то здесь недавно, но он-то со мною уже давно; одним
словом: этот сумасшедший я сам. Хе-хе-хе-хе! — засмеялся он, как засыпал мелким горошком, и, обняв меня с искренней дружбой, добавил: — не конфузьтесь, приятель дорогой, не конфузьтесь! вы не первый сочли меня за сумасшедшего; почитайте меня таким, ибо я и в самом деле таков: пою и пью,
священные лики изображаю и ежечасно грешу: чем не сумасшедший…
В самом деле, каждое из ее
слов раскрывало передо мною в самой малой вещи весьма сложные идеи, объяснение которых было мне чрезвычайно приятно: я вкушал в эти минуты
священную сладость просвещения ума и сердца.
Одним
словом, это было доброе, чудное лицо, о котором я не буду говорить более — как потому, что рискую никогда не кончить с этим описанием, так и потому, что вижу теперь перед собою этот
священный для меня лик, с застенчивой скромностью запрещающий мне слагать ему мои ничтожные хвалы.
Древний страх, терзавший человека, беспомощность и покинутость человека, искание помощи и покровительства есть смешение
священного, трансцендентного ужаса перед тайной бытия, перед бездной и страха животного, овладевшего грешным миром, страха в узком смысле
слова.
Припомнился священник лесопольский, отец Симеон, кроткий, смирный, добродушный; сам он был тощ, невысок, сын же его, семинарист, был громадного роста, говорил неистовым басом; как-то попович обозлился на кухарку и выбранил ее: «Ах ты, ослица Иегудиилова!», и отец Симеон, слышавший это, не сказал ни
слова и только устыдился, так как не мог вспомнить, где в
священном писании упоминается такая ослица.
О лошадях он всегда заботился, и за эту черту Чурилин «уважал» его, говаривал: «скоты милует», помня
слова Священного писания.
— Очень может быть! — захихикал сквозь зубы Гронтовский. — Фактически здесь все охотятся, не глядя на запрещение, но раз я с вами встретился, моя обязанность…
священный долг предупредить вас. Я человек зависимый. Если бы лес был мой, то, честное
слово Гронтовского, я не противился бы вашему приятному удовольствию. Но кто виноват, что Гронтовский зависим?
После Рымникской победы, пожалованный в графы и Русской, и
Священной Римской империи, Александр Васильевич с гордостью написал письмо к своей дочери, начав его
словами: «Comtess de deux empires», говорит, что чуть не умер от удара, будучи осыпан милостями императрицы.
Отец его Томас, математик и антикварий, столько же славился ученостью своею, сколько и кабалистикой [Кабалистика (каббалистика) — от древнеевропейского
слова — предание; религиозное объяснение мира с помощью символического толкования
священных текстов.], расстроившею его рассудок до того, что он предсказывал конец мира и держал заклад с одним упсальским аптекарем, который не соглашался с ним только в годе и месяце исполнения пророчества.
Глядишь, через полгода на него уж все молятся… а мы имели такую глупость: чувствовали
священный страх перед печатным
словом.
Шумский пришел в церковь. Служба только что началась. Его поразил необыкновенный напев иноков Юрьева монастыря — они пели тихо, плавно, с особенными модуляциями. Торжественно и плавно неслись звуки по храму и медленно замирали под высокими его сводами. Это был не гром, не вой бури, а какой-то могущественный
священный голос, вещающий
слово Божие. До глубины души проникал этот голос и потрясал все нервы.